Не спонсоры, а романтики: люди, восстанавливающие культурные объекты, о своей миссии

Маленькие, но не уничтоженные: как энтузиастка открыла частный музей в тени лавры

Любовь Корнилова не планировала становиться музейщицей. Ее история началась с простого слова «аренда», которое попалось на глаза, а потом включилось воображение: а что здесь можно было бы открыть? Дальше были сомнения, едва не доведшие до развода, но результатом всего стала «Сергиевская кухмистерская» — музей, в котором рассказывают о том, как развивался общепит от царской России до середины ХХ века.

«Это было точно упражнение для ума. Сначала ты просто смотришь на помещение и думаешь: „А что бы здесь могло быть?“ Такая себе зарядка для мозгов. А потом стоишь на пилатесе, но мышцы в голове уже подрагивают, как после настоящей тренировки. И в какой-то момент ловишь себя на мысли: а ведь неплохая идея. Почему бы и не попробовать?

Дальше ты подходишь к мужу и говоришь: „Дорогой…“ А он смотрит на тебя. И в его глазах — легкая синька такая появляется. Он смотрит и говорит с небольшой паузой и с падающей уверенностью в голосе: „Разведусь“. Ну ты начинаешь чесать в голове: с одной стороны — „разведусь“, с другой — идея-то хорошая… В итоге вроде пока не развелись», — вспоминает Любовь.

С мужем она не развелась, но зарядка для ума переросла в полноценную стройку. Место кухмистерской — первая линия в Сергиевом Посаде. Формат — частный музей. Сочетание непростое: этот детский и семейный проект был больше похож на авантюру, чем на прибыльное предприятие. Тем не менее сегодня кухмистерская Любови погружает в быт и гастрономию конца XIX — начала XX века жителей и гостей Сергиева Посада.

«Можно сказать, что я шла по лезвию бритвы всего возможного. Для моего мужа этот проект был совершенно непонятным: ну как вообще может существовать музей в частном варианте? Если бы это была собственность — одно дело. Но музей в коммерческой аренде да еще и на первой линии — это, прямо скажем, авантюра. Музеи требуют времени, вложений, неторопливости. А первая линия аренды совсем не об этом. Да, мы живем, но под давлением — под настоящим массивом лавры. Как говорил мой первый супруг, мы — „малые“. Хотя нет, мы, скорее, уничтоженные. Что бы мы ни придумали, рядом с этой махиной мы всегда будем выглядеть как маленькое недоразумение. Так что честно скажу: если вы дважды где-то про нас читали — считайте, что вы уже побывали», — рассказывает Любовь.

«Самовары — не проблема. Их еще на наш век хватит. А вот старая разделочная доска — вот это сокровище», — сетует Любовь. И тут же добавляет, что ни о чем не жалеет и все, что остается обычному туристу, а не паломнику, — ждать прогресса. Правда, эти ожидания не оптимистичны: Корнилова уверена, что волна больших капиталов, которая вот-вот накроет город, не оставит места для неформальных историй.

«Очень скоро здесь закончатся какие-то маленькие частные истории, и на их место придут крупные сетевые проекты. Так что у нас есть последняя возможность запрыгнуть в уходящий поезд… А то очень скоро, „через четыре года“, памятуя классику, „здесь будет город-сад“. Хотя сейчас еще „сидят в грязи рабочие, подмокший хлеб жуют“», — рассказывает Любовь.

Впрочем, Корнилова понимает и трезво оценивает уникальность своего проекта — кухмистерская не просто инсталляция под старину, а живой театр, в котором экскурсоводы — девушки, проживающие придуманные роли настолько натурально, что гости часто спрашивают: «А вы правда сестры?».

Интерактивная составляющая, сшитые на заказ костюмы, обеды, какие подавали сто лет назад, — и все это создается с практически музейной дотошностью, но без излишней чопорности. Да, фарфор — вербилковский, но только потому, что раньше в кабаках Сергиева Посада для приличия подавали еду именно в белом «белье», а не в посуде с цветочками: в городе было много духовенства.

Когда Корнилова находит что-то редкое, ее муж реагирует строго. «Он смотрит на меня и говорит: „Это повысит стоимость билета?“ Я отвечаю, что нет. И тогда он просит объяснить разницу между коллекционированием и бизнесом».

Что касается бизнеса, то, по наблюдениям Любови, поток туристов не растет: здесь нет китайских групп, а москвичи приезжают на один день. «Они ночуют не у нас. У нас попялятся — и в Суздаль рванут. Или во Владимир. Мы только перевалочный пункт», — сетует Любовь.

Тем не менее она продолжает работать: кормит следователей из соседнего здания обедами, соседских девчонок потчует «духовной пищей» — театральной игрой, а заезжим гостям предлагает и то, и то, а еще и атмосферу, в которую хочется верить.

Фёдор Савинцев: когда статичное изображение становится открытым проектом

Известный фотохудожник Фёдор Савинцев пришел в реставрацию из художественной и исследовательской практики. Первые проекты, связанные со старым фондом, он начинал в период, когда интерес к исторической недвижимости и эстетике руинизма только формировался. Покупая и реконструируя отдельные объекты, он постепенно понял, что может участвовать в их спасении не только как фотограф или документалист, но и как непосредственный участник.

Идея сделать реставрационные процессы более открытыми и понятными широкой аудитории появилась, когда Фёдор заметил, что даже на обычных онлайн-площадках объявлений можно найти заброшенные дома — порой стоимостью, как велосипедная запчасть или недорогой телефон. Так он случайно наткнулся на деревянный дом фабриканта Крестьянинова во Мстёре и, купив его, начал свой первый полноценный проект восстановления.

«Это то, чем я закупоривал дыры пространства. Да и вообще эти проекты — просто возможность своим примером показать, как работают созидание и сохранение. Потому что мы — люди — в принципе творцы. Мы пришли в этот мир для этого. Разрушать, конечно, мы тоже, безусловно, умеем, но созидательного все же больше. Суть проста. Можно спросить, какой смысл заниматься этим, все не спасешь. Но я точно знаю, сколько людей я вдохновил на поступки, связанные с сохранением наследия», — рассказывает Фёдор.

Тот тип туризма, которым он занимается, Фёдор называет «соучаствующим»: речь идет о таком формате, когда люди не просто посещают музеи или приходят на экскурсии, а становятся полноценными участниками процесса — занимаются реставрационными работами, что-то делают для территории.

«По сути, в самом проекте уже заложен момент этого соучастия. Люди, которые приезжают во Мстёру, знакомы с архитектурой, с пространством, со мной, — и мы дополняем друг друга на разных уровнях. Мы все становимся соучастниками, так или иначе связанными с этим местом».

В практиках социокультурного планирования у этого есть и другой термин — «чувство принадлежности». Люди сообща создают историю места, вносят свой посильный вклад и испытывают особую связь с ним.

Савинцев обращает внимание, что сейчас многие занимаются реставрациями своих старых домов — тенденция налицо, достаточно открыть социальные сети.

«К разным людям одновременно пришла мысль, что что-то они могут попробовать изменить, — это здорово. Мне кажется, что это звенья одной цепи: в период активного хаоса начать не разрушать, а созидать, сохранять и строить. Я бы назвал балансом ситуацию, когда огромное количество людей в разных точках пространства делают созвучные вещи созидательного характера. Что же касается предпринимателей, то это в меньшей степени заинтересованная категория людей, хотя бизнес и входит постепенно на эту территорию. Вряд ли для того, чтобы получить какую-то высокую прибыль, — скорее всего, им нравится, что есть такая фишка, и свой ресурс они могут потратить для обратного обмена энергией и просто собственного удовольствия», — говорит Федор.

«Они не могут развиваться по шаблону — просто нельзя, чтобы повсеместно было одно и то же, спроектированное одним архитектурным бюро. Мы видим множество примеров, когда появляются такие проекты, совершенно игнорирующие контекст, в котором находятся. Да, я протестую против бездумной модернизации. Мне не нужны одинаковые благоустроенные набережные с бетонными ограждениями. Органичным развитием пространства нужно заниматься, но тут проблема в том, что хотят многие, а понимают, как это делать, — единицы. И почему-то не всегда те, кто хотят, обращаются к специалистам. Но это уже другой вопрос», — размышляет Федор.

Вопрос «как вы себя идентифицируете?» заставляет Федора задуматься: слова «меценат» и «филантроп» не очень нравятся. Савинцев начинает перечислять: «Я документальный фотограф, художник, публицист. Я реставратор… Знаете, вся эта атрибуция вроде „меценат“ такая пустая и ничего не значащая… Давайте скажем так: я энтузиаст и романтик».

Фото: музей «Сергиевская кухмистерская»; Федор Савинцев; коллектив-мастерская «Баять».