Даши Намдаков: «Рисовать для меня — это ритуал»
Скульптор, художник, ювелир и глава бюро PARSEC architects — о новой пластике в скульптуре и архитектуре, арт-парке на малой родине и будущей галерее в Москве
В 2021 году Даши Намдаков открыл арт-парк «Тужи» рядом с бурятским селом Укурик в Забайкалье, где он родился. Теперь это важная точка притяжения, которая помогает развивать туризм в крае. 3-4 августа там пройдет фестиваль «Тужи Арт» в партнерстве с Московским музеем современного искусства. У Даши большие планы по развитию парка, а еще он открывает галерею в Москве, на Покровке, и недавно сделал монументального Александра Невского в стиле русской иконографии, который установят в Кемерове. Специально для читателей RUSSPASS Журнала знаменитый скульптор, ювелир и архитектор поделился своими мыслями и историями.
О парке «Тужи» и новом арт-фестивале
В трех километрах от села Укурик [150 км от Читы. — Прим. ред.] стояла большая русская деревня. Сейчас на этом месте мы косим сено. Там был леспромхоз. Лес закончился, все уехали, дома сгнили, осталось только кладбище. Люди приезжают, могилы в порядок приводят. А больше ничего нет. Меня пугало, что с моей деревней случится то же самое. Это же моментально происходит. Поэтому я решил сделать арт-парк «Тужи».
Когда началось строительство, помогали все: и власть, и обычные люди. Из соседних деревень приезжали с лопатами, вениками, топорами. Народная стройка получилась. Сейчас там есть домики, юрты, ресторан и коллекция арт-объектов.
Часть работ мои: «Хранители», которые отпугивают все плохое, «Хозяйка», сделанная из обожженного хакасского дерева, «Она и он» из сухостоя забайкальской лиственницы, дракон-корабль, который изначально задумывался как детская площадка, но потом планы изменились, и два бронзовых объекта — «Генерал» и «Хранитель».
И есть работы других художников — наследие фестиваля «Тужи Арт», который мы проводим вместе с ММОМА. Это «Павильон растерянности» Ирины Кориной, «Идолы» Александра Повзнера и «Глашатаи» Ивана Плюща. В этом году фестиваль пройдет 3–4 августа. Программа формируется. Например, композитор Петр Айду пишет оперу на бурятском. По его замыслу, она будет исполняться в лесу.
Раньше у бурятов юрты были круглые. Потом — в лесу же живем — начали строить деревянные, восьмиугольные. Придумывая, как будет выглядеть наш ресторан «Чабрец», я взял восьмиугольный дом, растянул его, оставил очаг в центре. Это сердце любой юрты. С левой стороны — мужская зона, с правой — женская. Оформление минималистичное, стены и потолок из досок сделаны. Вживую смотришь — классно, а на фотографиях — ощущение, что люди сидят в сарае.
Мне хотелось на этих стенах что-то нарисовать. Я позвал художника из Улан-Удэ, который занимается граффити. Объяснил проблему. Он говорит: «Давай сделаем с тобой селфи». Снимает, а в кадре больше потолка, чем стен. Говорит, надо на потолке рисовать. Я за сутки сделал эскизы: в одной части шамана, в другой — женщину. Они смотрят на нас, как духи предков с небес. И это заработало.
Расписанный потолок ресторана «Чабрец»
О детстве в Забайкалье и меховых унтах
Благодаря арт-парку жизнь в Укурике изменилась. Дорогу построили, интернет протянули, у людей появилась работа. Две семьи новых образовались. В этом году, я слышал, молодежь собралась дома строить. Но все равно эта история — летняя, школы нет, удерживать их очень трудно. Хотя есть школа в Могзоне в 20 минутах езды от Укурика, по московским меркам это ерунда. Я сам учился в Могзоне в интернате.
Нас было восемь детей в семье, растить всех помогало государство. Интернат нас одевал, обувал, мы ничего из дома не могли привезти. Всю одежду выдавали, даже белье, только варежки у нас были свои. Раньше зимы были суровые. Отец нас с сестрой забирал в субботу со станции на мотоцикле с коляской. Посадит, накинет доху. Мы едем, выглядываем из люльки. А когда мне было лет десять, отец купил машину, одну из первых в деревне. За счет унтов.
В колхозе родители получали 40 рублей за трудодни, что мама, что папа. Денег не хватало. И начали мои родители шить унты. Там есть нюанс: важно сконструировать обувь так, чтобы она плотно держала ногу, не слетала. Как это сделать, они придумать не могли. Секрет знал сапожник, который у нас в интернате чинил обувь. Он шил унты летчицкие, меховые. Рассказывать он не хотел. Но однажды отец пришел к нему с бутылкой, выпили, сапожник разрезал унты, все показал. Так все и началось.
Мама научила шить унты сначала родственников, потом всю деревню. В результате людям стало неинтересно работать в колхозе, и он развалился. Сейчас все, кто шьет унты в Бурятии и Забайкалье, — выходцы из нашей деревни. Но когда колхоза не стало, деревня не умерла. Мы очень привязаны к корням, это наша ментальность. Мы же жили стойбищами, у каждого рода был кусок земли, на котором много поколений росло. Места намоленные, сильные.
Во время коллективизации наши отказались покидать землю предков и молельные места. Под страхом смерти не уехали, потому что все боги вокруг наши, мы не могли себе это позволить. Память о стойкости лам хранит дацан в Укурике.
О творческом начале и растворении в природе
Я рос в эпоху, когда ничего не было. Сейчас соблазнов много, технологий, в мире столько всего происходит. А я всю неделю в интернате ждал, когда поеду домой. Тащил с собой большие замызганные банки из-под сгущенки. Мы с отцом их отмывали, отрезали стенки, чтобы получить кусок металла, на котором потом делали чеканку.
Отец был мастером на все руки. На нем держался колхоз, а искусство было его хобби. Он делал живописные полотна и скульптуры для буддистских храмов. И нам с братьями давал поучаствовать. Хоть за нами и переправляли, но это делалось для Бога.
Есть такое понятие: творческое начало. Одно дело — уметь реализовывать, а придумать — это отдельный дар.
Меня Бог наградил талантом придумывать. Либо такой дар есть, либо нет, невозможно его развить, если не заложено. Ко мне идеи приходят, льются, для меня это смысл жизни, я должен максимально отдавать. Если задача стоит, я могу в короткие сроки придумать целый мир.
Рисовать для меня — это ритуал.
Слава Богу, что вместе с этим даром мне еще дали трудолюбие. Можно иметь дар, но не прикладывать никаких усилий, чтобы его реализовать. А я крайне редко позволяю себе день ничего не делать. Недавно два дня, казалось, отдыхал, но все равно сидел рисовал эскизы для «Тужей». Перед каждым летом мы голову ломаем, что там сделать.
Я хочу построить там конюшню. Лошади у меня появились недавно, я их начал собирать. Забайкальская порода, красивые, пятнистые. Я езжу по краю, покупаю, привожу в деревню. Сейчас около 100 голов. Они пасутся в тайге табунами по 19–20 лошадей. Когда ты знаешь, что они где-то там, на душе приятно.
Нескольких мы обучаем, ездим на них. Бывает, что я приезжаю в деревню, сажусь на коня и несколько суток провожу в тайге. Это для меня самое ценное, я такой отдых люблю. Мне нравятся необустроенные дома. Спать на нарах деревянных, зимой греться буржуйкой. На обед хлеб, сало, консервы, чай, приготовленный на костре. Растворение в природе.
На входе в ленд-арт парк «Тужи» гостей встречает «Хозяйка» — скульптура из кедра высотой 5,7 м
О переходе к простым формам и работе над храмами
Мне однажды один эксперт в искусстве сказал: «Даши, у тебя в скульптурах слишком много скульптур». Сначала это меня задело. Но сейчас я делаю деревянные коллекции, тяготею к минимализму. То ли в силу того, что начал что-то понимать в этой жизни, то ли естественная лень приходит.
В каждом возрасте свои ориентиры. Сейчас я уже взрослый человек. Мне нравится другое искусство, современное искусство, тенденции, которые происходят в мире. Мне хочется идти в максимально простые формы.
Даши Намдаков на персональной выставке «Дорога домой» в музейно-выставочном центре Забайкальского края в Чите
После возвращения из Англии, где мы с семьей прожили семь лет, у меня был провал. Это в любом виде искусства может случиться. Думаю, у музыкантов и поэтов то же самое происходит, когда они осознают, что что-то было интересно, это их подпитывало, а потом перестало. У меня это произошло. Сейчас я в гармонии, я понимаю, что что-то нащупал в своем персональном искусстве. Я знаю, куда дальше двигаться. У меня получилось, я нашел новую пластику и в скульптуре и в архитектуре. Хочется в ней творить. В прежней пластике уже много сделано. Но переход занял несколько лет.
Провал для меня был мучительным. Не было под ногами твердой почвы. И я в этот период занялся храмами: православным храмом в парке «Патриот», дацаном в Тыве, мечетью в Альметьевске. Было куда вложить энергию и силу. У меня был соавтор — Сергей Элоян. Он глубоко православный человек, живет в Иркутске, расписывает храмы. Мы дружим много лет, он учился в моем институте несколькими годами раньше, он закончил — я поступил. Эти храмы я для себя считаю очень важными, это путь, который нужно было пройти.
Прямое следствие работы над храмами — скульптура Александра Невского, которую я сделал совсем недавно. Он получился легко, сам появился. Как ручеек выводит к реке, меня к нему вывели. Я сначала нарисовал эскиз, а когда вылепил, он оказался гораздо лучше.
Технически работа очень сложная. В принципе, он висит на плаще, это несущая часть. Но это не должно бросаться в глаза. Так как он святой, он как бы парит в воздухе, поэтому мы делаем высокий постамент.
О галерее на Покровке и ценности времени
Мы надеемся к сентябрю 2024 года открыть галерею на Покровке в Москве. Там будет кафе, для которого я сделаю центральный бронзовый объект, мастерская, небольшая коллекция моих работ. На третьем этаже должно быть пространство для мероприятий, чтобы иногда показывать художников, которые нам интересны и которых хочется поддержать. И это должно быть единым пространством, где все живет по единым законам — вплоть до ножа и вилки. Чтобы был эффект погружения в мой мир.
Я так создан, что смотрю только вперед, назад не могу. Моя жена Таня делает древнюю тибетскую зарядку каждый день, всю жизнь пыталась меня затолкать в это, и потом я понял, почему у меня это не получается. Приехала сестренка, рассказывала про маму. Мы ей купили беговую дорожку. Зимой скользко, и мы хотели, чтобы она гуляла не по улице, а дома в тепле. Спрашиваю: «Ходит?» Сестра отвечает: «Нет, потому что мама не может монотонную работу делать. Ей каждый раз надо что-то новое». И я Тане говорю: «Я понял. Я, как мама, не могу ничего монотонного делать!» Мне каждый раз надо что-то новое.
Сейчас мне интересно заниматься своими проектами. Это такая свобода! Рисую эскизы браслетов для новой ювелирной коллекции. Эскизы кукол для нашего семейного проекта. Делают их потом братья и сестры. Работаю над проектом комплекса «Амар» на Байкале, с бурятской стороны. Это очень важно для меня. «Тужи» — камерная, семейная история, а на Байкале хочется что-то большое сделать.
Для меня время — это драгоценность, не хочется его ни на что лишнее тратить. Я из мастерской-то сильно не хочу никуда выходить. Очень жадный стал до времени. Но это нормально.
Фото: личный архив Даши Намдакова (3); арт-фестиваль «Тужи» (6); Евгений Епанчинцев (5), Владимир Смирнов — РИА Новости
