В Москве так принято: походы с детьми на елку
Когда и как появились представления и сладкие подарки
Мы говорим «Новый год» — подразумеваем мандарины, подарки и, конечно, детские походы на елку. Новогодние представления для юных москвичей проводятся на любой вкус и кошелек, почти все взрослые жители столицы в детстве на них бывали, а для десятков тысяч семей с детьми без елки новогодние праздники какие-то неполные. RUSSPASS Журнал выяснил, сколько на самом деле лет «елочной» традиции в Москве и каковы ее основные элементы.
В пред- или посленовогодний день, один из тех, когда в сад/школу не надо, а сидеть дома с вылазками на ближайшую горку откровенно скучно, мы выходим из дома и едем на метро куда-то в «самый центр». И это не музей и не театр (хотя и музей, и театр хороши!), а кое-что совершенно особое, что бывает только раз в году. С мороза заходим в огромное здание с колоннами снаружи и внутри, где страшная суета и сотни (от волнения кажется — тысячи!) детей.
Впереди — сценическое действие (сейчас его назвали бы иммерсивным), всамделишный Дед Мороз и, конечно, подарки — в красной или голубой пластмассовой коробочке в форме часов. А бывает, что и в виде кремлевской башни — такие потом хранятся долго-долго, ведь это с самой кремлевской елки, память, ценность! А потом — домой по заснеженным улицам с мамой… Кстати, как она не волновалась, «сдавая» ребенка незнакомым людям, и как потом находила его среди сотен таких же детей в огромном фойе?..
Примерно так выглядит условно позднесоветский канон детской елки как новогоднего представления — он успешно дожил до наших дней (только сейчас в большинстве случаев родителям разрешают быть рядом с детьми — ответственность же!) Но чтобы прийти к этому устойчивому формату, детская елка в Москве (как и во всей России) прошла серьезный и довольно-таки извилистый путь длиной в двести лет и превратилась из домашнего развлечения в публичное, а из иноземного — в самое родное и понятное.
Городская мода
Еще в пушкинские времена елка в России практически никак не ассоциировалась с главным зимним праздником — Рождеством. В ряде германских земель, особенно лютеранских — уже да, а у нас — совсем еще нет. Как же так — ведь знаменитый «новогодний» указ Петра Великого, вводивший с 1700 года летоисчисление от Рождества Христова и дату начала нового года с 1 января, упоминает елки? Упоминает, правда; но весь вопрос, в каком качестве.
По большим улицам, у нарочитых домов, пред воротами поставить некоторые украшения от древ и ветвей сосновых, еловых и мозжевелевых… каждому хотя по древцу или ветве на вороты или над храминою своей поставить…, а стоять тому украшению января в первый день, — такова была петровская формулировка.
Причем относилась она, как можно видеть, не к Рождеству (25 декабря), а именно к вновь учрежденному Новому году.
Надо сказать, как и многие петровские идеи, обязательный хвойный декор на Новый год за XVIII столетие практически сошел на нет. Оставшись ровно там, где полицейские могли и хотели придраться к отсутствию «уставной» елки — а именно на «казенных заведениях», то есть кабаках. Причем старую елочку подчас не убирали большую часть года — а зачем, если деревце играло роль неформальной вывески, привлекая клиентов? «Под елкой деньги прогулял» — это как раз о пьянстве…
А вот где-то с середины 1830-х годов (увы, Пушкин, кажется, на елочке побывать не успел) обычай праздновать Рождество дома с детьми вокруг специально установленной елки (она же рождественское дерево — Weihnachtsbaum) резко распространился сначала в Петербурге, а потом и во всех российских городах. Включая, конечно, и Москву. Считается, что этой традиции очень благоволила императрица Александра Федоровна, жена Николая I, потому что рождественские елки напоминали ей о ее собственном детстве.
Один из главных текстов, способствовавших распространению обычая — гофмановский «Щелкунчик», из которого многие русские впервые узнали о существовании такого красивого домашнего формата праздника. Вот так — балет и елочное представление, оказывается, выходят из общего корня.
Надо сказать, москвичи (цвет общества — баре и богатые купцы) сначала, как это водится, поворчали: не наша, мол, традиция, то ли дело Святки с ряжеными и катаниями с гор. Может ли быть что доброго от немца? Но вот ведь какое дело: у каждого барина-традиционалиста, в детстве рождественских елок не заставшего, были дети. Которые хотели праздника с елкой, сластями и подарками. Вспоминаем Маршака: «То, чего требует дочка, должно быть исполнено, точка».
Так что уже в 1890-х годах в журнале «Нива» ничтоже сумняшеся помещали гравюры типа «Елка в XVIII веке в богатом доме». С примерно таким описанием:
Елка готова. Пудреный лакей зажигает последние свечки, мать семейства звенит в колокольчик, давая этим знать, что можно входить, отец наблюдает с своего кресла, какое впечатление произвели на детей блестящие игрушки. Дети поражены, даже самый маленький хлопает в ладошки на руках у няни; второй, постарше, держась за руку молоденькой сестры, сдержаннее выражает свой восторг, а средний — буян, прямо несется к киверу, сабле и барабану, которые так заманчиво красуются, блестя при огнях на стуле около елки.
Такого в екатерининские и павловские времена не было и быть не могло — но характерна уверенность авторов и читателей журнала, что «как же без елочки!» Да, для горожан рубежа XIX–XX веков домашняя или публичная рождественская елка — радостный, но не удивительный жизненный факт.
Не отменить
Тут нужно сказать о том, как появились публичные елки: в конце 1840-х и начале 1850-х годов в Москве появились «большие елки» — праздники с высоким, до потолка, «напольным» деревом. А коли есть большое дерево, как не пригласить на него побольше детей — и родственников, и домочадцев, и прислуги? Вот и приглашали. Правда, подарки для «барчуков» слишком сильно отличались от подарков для «простых» гостей — за что нарождавшуюся праздничную традицию вовсю критиковали не только почвенники, но и демократы. Неравенство же!
Всю вторую половину XIX века шла «притирка», адаптация елочной традиции к русским реалиям. Хоть и были елки приурочены к Рождеству, в православную традицию они встраивались с трудом: вертеп и вечерняя служба в сочельник — одно дело, а елка с подарками — совсем другое. Однако даже самым рьяным религиозным пуристам не удалось елку отменить: этот формат праздника удивительно хорошо вписался в интуитивные представления детей о счастье и уюте. Она дарила радость — и взрослые, прекрасно помня о своем детском счастье, стремились передать его новым поколениям.
Наверное, именно поэтому елку не смогли «побороть» даже большевики — а ведь в конце 1920-х и начале 1930-х они были близки к этому. Елка как элемент «поповщины» и «пережитков» была запрещена. Тем не менее, уже в конце 1935 года выходит обращение члена ЦК Постышева: «Давайте организуем к Новому году детям хорошую елку!» Просто так подобные тексты в «Правде», понятно, не появлялись: это было началом молниеносной кампании по реабилитации новогодних празднований.
С нового 1937 года елки — уже не рождественские, конечно, а новогодние — проходили повсеместно. В детских садах и школах, в кинотеатрах и на катках, в общем, повсюду, где для этого были возможности.
Самые престижные
Однако к 1950-м годам в Москве установилась своего рода иерархия елок: самой престижной из условно общедоступных была кремлевская, затем шла елка в Колонном зале Дома Союзов. Билеты на эти елки распределялись в том числе при помощи вездесущих профкомов на предприятиях — словом, их нужно было «доставать» и «изыскивать».
Престижными считались и закрытые елки — проводившиеся крупными организациями (например, министерствами) для детей сотрудников. На них можно было иногда попасть по знакомству. И в этом был повод для гордости родителей: ребенок, приглашенный на елку в Кремль — это солидно! Подарки (если не считать «брендовых» коробочек) везде в Москве были примерно одними и теми же: благо, кондитерскими фабриками столица была не обижена.
Впрочем, вот что интересно: престиж любой «крутой» елки в советские времена был вещью эфемерной и важной прежде всего для родителей: вот, мол, как мы умеем жить, ребенок у нас не где-нибудь, а в Кремле на елке. Подарки (если не считать «брендовых» коробочек) везде в Москве были примерно одними и теми же: благо, кондитерскими фабриками столица была не обижена.
Шоколадные конфеты — классика вроде «Мишки» и популярные «Маска» с «Цитроном». Карамель — «Театральная» для детей и престижные, но скучноватые «Раковые шейки» для бабушки. И то, чего сейчас не найдешь ни за какие деньги, а в восьмидесятых было частым — батончики «Сластена»: пастила, поверх нее тонкий слой мармелада, и все это облито вполне приличным шоколадом. И зачем только гонялись за «Марсом» из нарождавшихся кооперативных ларьков? Ведь «Сластена» была намного вкуснее…
Примета постсоветского времени — заметно различающиеся от елки к елке сценарии представлений: до этого все было более единообразно. Где-то с рождественским уклоном (как в храме Христа Спасителя), где-то с научным (как в естественно-научных и космических музеях), а где-то и советская классика. Вот только теперь царит полное равенство не только в подарках, но и в интересах ребят. И это здорово: чем меньше поводов для обид и зависти, тем лучше. Ведь елка — для того, чтобы веселиться и на всю жизнь запомнить эту атмосферу счастья.
RUSSPASS Журнал также подготовил подборку идей для родителей: чем заняться, пока дети смотрят новогоднее представление.
Фото: Владимир Акимов, Александр Поляков — РИА Новости; Виноградов Алексей, Retro — Фотобанк Лори; Liudmila Puchinskaia — Shutterstock/FOTODOM; Главархив; Wikimedia Commons
