В Музее русского импрессионизма показали шедевры без авторства

Большинство работ на этой выставке маркированы как «н/х»: их автор неизвестен. Впрочем, не все: есть шедевры (например, кисти Фалька или Явленского), которые были опознаны спустя десятилетия забвения, а есть произведения, авторство которых до сих пор под вопросом. Чаще всего такие вещи обречены пылиться в фондах. Однако «н/х» — не приговор, посчитали кураторы выставки «Автор неизвестен. Коснуться главного» и собрали картины-аутсайдеры конца ХIХ — первой трети ХХ века в Музее русского импрессионизма. И не зря: оказывается, безымянные полотна могут рассказать много интересного и даже стать сенсацией.

Каждый экспонат здесь — шарада, которую можно долго разгадывать. Для этого выставку разбили на семь разделов, предложив искать ключики к загадкам неизвестных с помощью таких категорий, как свет и цвет, линия и пятно, композиция и форма, фактура, звук и движение.

Проект открывают игры со светом. В стену встроена полость с гипсовой головой и конусом, какие обычно рисуют студенты-художники, чтобы научиться правильно класть тени. Рядом с обитаемой нишей выключатель: щелкнул — загорелся холодный белый свет, который с одной стороны подсветил объекты; щелкнул еще — свет уже теплый и льется на предметы с другой стороны. На той же стене можно найти макет небольшого ветвистого дерева, которое отбрасывает разноцветные тени — синие, красные и фиолетовые (смотря какую кнопку нажать). Подобные интерактивы ждут зрителей в каждом разделе. Можно передвигать на магнитной доске цветные пазлы. Засовывать руку в черный ящик, чтобы нащупать что-то мягкое или твердое. Строить из деревянных кубиков свои формы. Не то чтобы этот «трогательный» учебник по истории искусств мог раскрыть все тайны выставленных экспонатов, но он помогает подобрать «инструменты» для анализа картин неизвестных художников. Когда за полотном нет истории, нечего сказать об авторе, включаются другие методы анализа — исключительно живописно-визуальные. Здесь мы смотрим на содержание и выносим свой вердикт: картина трогает или нет. Перед этим анализом, лишенным бренда, все равны.

И все же наибольший интерес на выставке вызывают работы, про которые удалось что-то узнать. Открытие судьбы каждого такого произведения сродни детективу. Вот, например, портрет мальчика по имени Мухитдин. Коллекционер Ильдар Галеев купил его в 1990–2000-е годы в аукционном доме Марии Чапкиной.

Одухотворенный мальчик смотрит прямо на нас, а в руках его книга с… портретом Ленина. Неожиданный, хотя и объяснимый контраст образа. В углу холста подпись, которую разобрали так: Б. Госцинский. Купив картину, собиратель окунулся в изучение деталей и выяснил, что никакого Госцинского никогда не существовало. В ход пошла макросъемка, которая показала, что рядом с загадочной фамилией есть слово «Бек-Буди» и год — 1933. Оказалось, что это название города Карши в Узбекистане, который в 1926–1937 годах носил другое имя. Еще одна деталь не давала покоя исследователю: оголенная пятка героя, которая обращает на себя внимание на первом плане. Галеев был уверен, что художник, написавший это полотно, знаком с картиной «Блудный сын» Рембрандта (там тоже есть акцент на обнаженной ступне). Эти зацепки привели к Борису Пестинскому — ленинградцу, выпускнику Академии художеств, ученику Кузьмы Петрова-Водкина, который в 1932 году был осужден по политической статье № 58-10 (антисоветская агитация и пропаганда) и выслан в Среднюю Азию. А именно — в город Бек-Буди. Карты сошлись. Неизвестный обрел имя.

Вместе с тем история портрета обросла фабулой. Борис Пестинский — не только художник, но и зоолог. Одновременно с живописью он занимался биологией — учился в Географическом институте по зоологическому профилю. Потом устроился работать в Ленинградский зоосад, где организовал уличный вольер для змей и Лахтинскую экскурсионную станцию, открытую Павлом Виттенбургом в охотничьем замке графа Стенбок-Фермора на берегу Финского залива. Сюда приезжали школьники, чтобы изучать природу на практике и натуре с научным руководителем. В 1931 году Виттенбург был арестован по «академическому делу» — советская власть вычищала всех неугодных. Немец, помогавший в антибольшевистском восстании в Кронштадте, попал под раздачу. Вместе с ним и его подчиненный — Борис Пестинский. Его сослали на три года в Среднюю Азию, где он решил применить свой талант живописца. Причем рисовать портреты было опасным выбором. В мусульманской традиции есть запрет на изображения людей: считается, что двойник на картине заберет жизнь изображенного на ней. Однако Пестинский каким-то чудом убеждал родителей, что в портретах их детей нет ничего опасного. После ссылки художник вновь занялся зоологией — уже в Ташкенте. Работал в местном зоологическом саду, где организовал отдел герпетологии (земноводных и пресмыкающихся), изучал яды змей и делал на их основе обезболивающее, проводил встречи во дворце пионеров со своими учениками, участвовал в выставках, женился. В общем, продолжил жить и заниматься тем, что нравится. Быть может, портрет мальчика ему помог, ведь, изобразив вождя в книге, что в руках у героя, автор выразил лояльность советской власти. И судя по тому, как после портрета сложилась судьба Пестинского, цель была достигнута.

А вот другой пример: когда авторство установить не удалось, но опознана модель. На выставке недалеко друг от друга висят два портрета Евдоксии Никитиной, написанные с разницей в 10 лет. Евдоксия известна как литературовед, поэт, критик и библиограф, но главное, чем она прославилась, — это Никитинские субботники, где собирался весь цвет русской литературы и искусства. У Евдоксии бывали Цветаева и Мандельштам, Андрей Белый и Волошин, Юон и Чириков. Никитина выпускала сочинения многих писателей — за 10 лет вышло более 200 книг. Ее квартира еще при жизни Никитиной превратилась в музей (филиал Литературного музея имени Даля), где хозяйка вела обычную домашнюю жизнь. Она сама решала, что и кому показывать. Ведь дом состоял из раритетов: посмертная маска Пушкина, походный ларь-стол Турнеева, картины Врубеля, клавесин Вяземского. После смерти Никитиной вся ее коллекция ушла в фонды Литмузея, причем в разные отделы. Но благодаря инвентарным номерам экспонатов позже выяснили, что портреты из собрания Никитиной. Их сопоставили с сохранившимися изображениями Евдоксии — оказалось, это она. Женщина, которая сохранила немало забытых имен и заново открыла их публике. Казалось бы, Никитиной повезло: в отличие от Пестинского ее никуда не сослали. Но глядя на портреты, понимаешь, что в Стране Советов ей пришлось непросто. Если на первом холсте перед нами красавица, пышущая свежестью и юностью, то на втором — немолодая женщина с нездоровым красным румянцем на щеках и усталыми глазами.

Следующий казус с неизвестным — переатрибуция: ситуация, когда картина приписывалась одному автору, а оказалось, что ее создал другой. Так случилось с морским пейзажем «Усть-Нарва», который поступил в Третьяковскую галерею в 1924 году как работа Валентина Серова из собрания юриста Казимира Арнинга и его жены певицы Нины Зайцевой. Владельцы покупали пейзаж как марину Серова. Вдова художника подтвердила Третьяковке авторство мужа. Однако художник Андрей Иванов, увидев эту вещь в ГТГ, написал письмо в правление музея, где заявил: «Автор — я!» Дерзость он, однако, подкрепил фотографиями, которые не оставляли сомнений.

Переатрибуция может касаться не только имен, но и названий произведений, что порой вносит неожиданные тона в рассказ о полотне. Иногда они «с перчинкой», как вышло с картиной «Два мопса». Работа попала в Смоленский музей-заповедник в 1967 году и о ней ничего не было толком известно. Искусствовед Ольга Ройтенберг занялась исследованием в 1973 и случайно упомянула о своих изысканиях в беседе с бывшей студенткой Фалька Ольгой Некрасовой. Тогда Ройтенберг уже была уверена в авторстве Щипицына, но доказать не могла. И тут Некрасова вспомнила лишь одну картину этого вхутемасовца, зато все детали описания совпали — это была она! Картина, где разодетая дама ведет на поводке собачку в ошейнике. Потом появился еще один свидетель — художник Анатолий Самсонов, в архиве которого обнаружился снимок той самой работы. Друг Щипицына вспомнил, что называлась она «Два мопса». А вся сатирическая серия создавала галерею характеров. Так открылся секрет разодетой дамы.

Конечно, не все неизвестные раскрыты на этой выставке. Есть те, кто остается инкогнито. Вероятно, проект станет поводом для дальнейших искусствоведческих поисков, которые часто занимают годы. Есть на выставке примеры невероятных открытий авторства признанных мэтров, таких как Алексей Явленский, Иван Клюн и Роберт Фальк, Василий Кандинский, есть ряд вещей под вопросом — Давида Бурлюка, Владимира Татлина, например. Но важно, что вместе с галереей неизвестных художников, раскрывается сам феномен «н/х». Отсутствие «бренда» уравнивает полотна, и можно оценивать их непредвзято. Атрибуция — тоже феномен. В ХХ веке причины, по которым работы оказывались анонимными, бывали разными. Иногда это был сознательный выбор, иногда произведения попадали в вихрь исторических событий и теряли биографию. У каждой истории — своя интрига.

Фото: Музей русского импрессионизма